Угасающий день и жаркая схватка на фоне последних лучей солнца, да неверных отблесков затухающего смоляного факела, что небрежно свалился в сугроб. Кому-то такая картина показалась бы романтичной, точь-в-точь вышла из рыцарского романа. Но лишь тот, кто грезит в безопасности родного очага, в тепле и безмятежной дали от дыхания смерти, может находить нечто притягательное и прекрасное в страхе, что выворачивает тебя наизнанку. Смерть - это вовсе не черные розы и опадающие лепестки, не тихая скорбная песнь и надежды на "лучшую" жизнь по ту сторону, в первую очередь, это пустота. Если ты подходишь слишком близко, она притягивает тебя. В тот миг, которого хватило бы на сто жизней, Лемор вдруг поняла, что, несмотря на свою веру и безысходность, что порой овладевала ею, она не была готова умереть. Тем более, она не готова была умереть вот так. Лежа на снегу, утопая в нем, Эшара казалась мертвенно-спокойной, если бы не глаза. Хищница, угодившая в капкан, из которого не выбраться. Дьявольские огоньки не то ужаса, не то злости горели на самом донышке темно-лиловых валлирийских очей. Она столько всего пережила, преодолела столько дорог, переплыла столько рек и даже морей, и вот, наконец, достигнув долгожданного Вестероса, вовсе не намерена была отдавать богам свою грешную душу. Нынче Лемор вовсю корила себя за те мгновения слабости, когда взывала к небесам о смерти, утверждая, что видно не за что ей более бороться, не на что надеяться. О, душа Эшары Дейн еще жила в стареющем теле септы! Под темным плащом скрывались девственно-белые одеяния, а под ними - тело, что еще помнило сладость мужского касания, сакральные муки деторождения. Потеряв Эддарда, она на краткий миг обрела сына, а ныне, потеряв хваленую горделивую отвагу и стойкое смирение, обрела, присущую всем зверям, способность огрызаться пред ликом смерти.
Невесть откуда взявшийся брат Ночного Дозора отчаянно сражался с Иным. Огромный волк помогал ему, впиваясь в ледяную плоть врага, а Лемор лишь беспомощно глядела на схватку, чей исход должен был определить жить ей аль умереть. Губы септы что-то неслышно бормотали, но отнюдь не слова молитвы. Глядя на мерзкое создание, что жило вопреки всем законам природы, она посылала ему яростное проклятье: "Сдохни, сдохни же, сдохни!" Вся ярость угасающего рода Дейнов воплотилась ныне в безмятежно-кротком лике септы. Но мертвецы не слышат, мертвецы не чувствуют. Кричи, реви...мертвецам не до тебя.
— а за Стеной их могут быть тысячи..
Лемор, словно завороженная, следила за тем, как Иной растворялся на ее глазах.
— В мире происходят вещи, которые заставляют усопших пробуждаться в могилах, - тихо произнесла женщина, не отводя взора от пустоты, что осталась, после мертвеца. Ее голос прозвучал так, словно она говорила во сне, сквозь пуховое одеяло, заглушающее ее слова, превращая в некий потусторонний, жутковатый шепот. Но ее спаситель сделал шаг навстречу, и септа заставила себя пробудиться, возвращаясь в реальный мир, где солнце клонилось к горизонту, а поблизости слонялся белоснежный волк с кровавыми глазами чудища из Преисподней. Впрочем, волк внушал гораздо меньший ужас, нежели существо, что кануло в никуда.
— Вы в порядке?
Эшара поднялась на негнущихся ногах, что еще позорно дрожали от пережитого. Пред ней стоял герой, которому она была обязана жизнью, и теперь она могла хорошенько его разглядеть. Это оказался тот самый командующий, о котором ее принц отозвался, как о человеке "достойном", тот самый, что подарил ей плащ, поглядев на прохудившуюся меховую накидку, не годную для таких холодов. Тогда, в их первую встречу, она слишком устала от трудного перехода, чтобы запомнить его лицо, потому скорее узнала Джона Сноу по зверю, что бродил за ним призраком, да так и звался. У него было благородное лицо, такие еще зовут одухотворенными. Он был молод, пожалуй, одногодка Эйегона, но печать множества страданий и непростых решений уже оставила на нем свой след. А глаза его....Что-то было не так с его глазами. Произошедшее минутой ранее обострило ее зрение, все органы ее чувств, и Эшара была ныне убеждена, что видела эти глаза раньше, намного раньше, нежели самого командующего. Эти глаза приходили ей во снах, каждый раз, как она склоняла голову, забываясь в объятиях сладкой неги. Эти глаза могли быть мрачными, как хмурое свинцовое небо; могли метать искры, отливая стальным блеском обнаженного меча; могли становиться холодными, как полярные просторы, или теплыми и нежными. И в них мог вспыхивать любовный огонь, обжигающий и властный, который притягивает и покоряет женщин, заставляя их сдаваться восторженно, радостно и самозабвенно. Она знала это, она была уверена в этом, но, как могло это быть правдой? Наваждение, бред, вероятно, простое умопомешательство на фоне адреналина, вскипевшего в крови.
— Вы спасли меня, командующий, и я никогда этого не забуду, - говорит Эшара, хотя все в ней кричит: "Кто ты? Скажи мне, кто ты? Отчего у тебя глаза моего тихого волка? Отчего все во мне сейчас кричит от смутной надежды, глупой, несбыточной надежды?". Нет, все это просто домыслы, просто мечты. Она так долго искала, что теперь готова принимать малейший знак за желаемую истину. Лемор вздыхает и проводит рукой, еще сохранившей былое изящество, по мокрому, что в лихорадке, лбу.
— Вы не ранены? — Отрешившись от болезненных воспоминаний, септа с тревогой окидывает внимательным взглядом дозорного, но тот твердо стоит на ногах, и это ее успокаивает. Ее взгляд на мгновение останавливается на волке, и она с легкой полуулыбкой кивает ему в знак благодарности. Этот зверь уже не вызывает в Эшаре страха, ей почти хочется потрепать его по холке, что, впрочем, будет лишним. Взгляд возвращается к Сноу, хотя она и старается не глядеть ему в глаза. — Север не слишком подходящее место для беспечных детей юга, простите меня, что нарушила ваш приказ не бродить по окрестностям в одиночестве. Я желала лишь говорить с богами.
Служительница культа Семерых, вероятно, странно смотрелась в самом центре богорощи, ведь, пусть старую септу и обратили в склад, там все же оставили укромный уголок для особо верующих. Безопасный теплый уголок, в отличие от этого места, продуваемого всеми ветрами. Одинокая женщина, пришедшая из-за Узкого моря с легким южным акцентом вовсе не сочеталась с костяным чардревом, казалась чужой здесь.